Экономика должна быть
Строго говоря, до физиократов экономики как науки не было вовсе. Экономика существовала либо как часть общего искусства управления государством, либо как элемент социальной философии, либо же представляла собой набор отдельных трудов по разным экономическим отраслям. В самом начале Нового времени возникла концепция меркантилизма, которая опять же концентрировалась не на экономике в целом, а на торговле. Её краткая суть сводилась к тому, что государство должно иметь положительный торговый баланс, то есть вывозить больше товаров, чем ввозить. А вырученное за счёт этой разницы золото и серебро просто где-то складировать «на всякий случай». Концепция имела популярность в турбулентную эпоху 16-17 веков, когда как монархиям, так и республикам постоянно нужны были свободные деньги для ведения войн. Не случайно её адептом был такой выдающийся государственный деятель как премьер-министр Франции Жан-Батист Кольбер. Тем не менее, говорить о научном подходе и уж точно о наличии школы экономики в данном случае не приходилось.
Научный подход к экономическим проблемам возник чуть позже. И совсем не случайно это произошло во Франции. Французское королевство было сильнейшим в Западной Европе, самым густонаселённым и держало безусловное лидерство в части культурного развития. Ко второй трети 18 века именно во Франции началось то, что впоследствии назвали «Эпохой Просвещения», когда десятки философов примерно в одно и то же время пришли к идеям, кардинально менявшим отношение к миру, обществу и месту личности в нём.
А вот в экономике всё было не столь прекрасно. Страна с богатейшими на континенте землями, практически идеальным климатом, географическим положением, да и богатейшим культурным бэкграундом, переживала непростые времена. Голод был регулярным бедствием, население с 1660 по 1720 год сократилось на 20% даже несмотря на период политической стабильности. Роскошь Версаля контрастировала с пустевшими провинциями, а бесконечные войны усиливали и без того тяжёлое бремя затерроризированного налогами и повинностями населения.
Явление Конфуция в Европу
Параллельно европейцы как раз к началу 18 века стали тесно знакомиться с Китаем — его политикой, экономикой и философской мыслью. На тот момент держава Цин представляла собой сильнейшее с большим отрывом государство в мире, и европейских мыслителей это не могло не впечатлять. Особенно во Франции: традиции абсолютной монархии пустили там крепкие корни и Китай рассматривался как образец «просвещённого абсолютизма». Мода на китайскую культуру захватила воображение аристократии и людей искусства. А с трудами Конфуция (в основном в переводах иезуитов) были ознакомлены в той или иной мере все люди, к которым можно было отнести понятие «интеллигенция».
Вот в такой среде и зародилось школа физиократов. Определённые близкие к ним идеи высказывал известный купец и чиновник маркиз Венсан де Гурне в середине 18 века, но рождение учения произошло чуть позже. Его основоположником и самым влиятельным авторитетом оказался не купец, промышленник, государственный деятель или потомственный аристократ, а… врач. Франсуа Кенэ создал себе в медицинском мире страны достаточно хорошую репутацию, чтобы стать личным врачом фаворитки Людовика XV Жанны-Антуанетты де Помпадур, а затем и самого короля. Оказавшись при дворе, он смог увидеть общую картину экономики Франции (а особенно – управления ею) во всём её неприглядном виде и это сподвигнуло его в 1759 году составить свою «Экономическую таблицу», наборщиком которой был как раз Людовик.
«Дайте мне 5 лет деспотизма – и Франция станет свободной»
В этой таблице были в сжатом виде сформулированы базовые идеи физиократов, которые первыми начали называть себя экономистами – опять же, с подачи Кенэ. Во-первых, источником богатства страны было объявлено сельское хозяйство, а производительным классом – крестьяне и наёмные сельские работники. Класс ремесленников, купцов и промышленных рабочих Кенэ назвал бесплодным, так как он, по его мнению, богатства не генерировал, а исключительно обслуживал потребности агросектора. Наконец, существовал ещё и класс собственников, к которому были отнесены землевладельцы (основной тренд того времени состоял в том, что собственники-дворяне предпочитали жить в городах и не слишком увлекались управлением собственных имений). Во всём этом можно увидеть отзвук теорий Конфуция, который также делил экономику на «ствол» (сельское хозяйство) и «ветви» (ремесло).
Согласно расчётам Кенэ, проблема Франции была в том, что второй и третий класс содержались не из чистого дохода первого, а из его капитала, что приводило к регулярным голодовкам, опустошению целых провинций и прочим проблемам, вплоть до морального кризиса. По его мнению, задачей правительства было обеспечить рост в аграрном секторе, который, при правильной организации мог бы обеспечить рост французской экономики в несколько раз и привести к всеобщему благоденствию.
Однако добиться этого роста государство могло одним способом: не мешая. Физиократы думали, что правительство не должно вмешиваться в «естественный порядок» вещей и регулировать работу рынка. Принцип laissez-faire (буквально «позвольте делать») стал основным понятием, характеризующим экономику свободного рынка. Например, они считали недопустимым ограничение цен на сельхозпродукцию в период неурожая. По мнению первых «экономистов», если государство будет придерживать цены в случае ограниченного дефицита, то фермеры не получат достаточного дохода и не смогут вложиться в развитие своего дела. В будущем это может привести уже не просто к дефициту, а к настоящему голоду.
Кенэ и один из наиболее известных его последователей Анн Робер Жак Тюрго вообще считали государство «паразитом», которое в основном способно создавать проблемы по-настоящему производительному сектору экономики. Это выглядело довольно иронично, с учётом того, что Тюрго принадлежал к высшему чиновничеству Франции и даже был два года генеральным контролёром, фактически – премьер-министром, и даже сумел на этой должности добиться довольно серьёзных успехов. Впрочем, нелюбовь к участию государства в экономике физиократы сочетали с уважением к просвещённому абсолютизму, считая его наилучшей формой неизбежного зла. «Дайте мне 5 лет деспотизма – и Франция станет свободной», – говорил Тюрго.
Он добавил к учению физиократов необходимость введения единого поземельного налога вместо старой и громоздкой налоговой системы «старого режима». Налог должен был быть небольшим, но собираться со всех землевладельцев, не представляя исключений никому. В то же время все прочие сборы должны были быть упразднены. Кроме того, Тюрго выступал за свободу не только внутренней, но и внешней торговли зерном и другими продуктами питания, считая, что Франции нужно использовать своё конкурентное преимущество.
Все эти идеи исходили из представления о некоем «природном», «естественном» порядке вещей, которому человек должен подчиняться. Собственно, и название учения (с греческого – «власть природы) было достаточно характерным. Вмешательство и попытка изменить этот порядок, по мнению физиократов, были чреваты дурными последствиями, что и наблюдалось во Франции 18 века.
«Хотя бы никому не причинили вреда»
Физиократы ещё в разгар своего существования подвергались жёсткой критике и высмеиванию. Провозглашение природы как мерила всего в век культа человеческого Разума граничило, по мнению, крупнейших мыслителей Просвещения, с опасной ересью. Не нравилось другим учёным и «сектантство» физиократов, которые были почти полноценной научной школой, с тесными контактами между собой. В период свободного обмена идей и всеобщего диалога это казалось странноватым.
По сути же физиократам доставалось за отрицание значимости торгового и промышленного класса как основы богатства, за что их ругал, к примеру, британский философ Дэвид Юм, в одном из писем призывавший полностью разгромить их учение и «обратить их в прах». Несколько нелестных слов для них нашёл и Адам Смит — за чересчур ревностное стремление к laissez-faire, в котором он видел неуместный перфекционизм. Однако тот же Смит подчёркивал, что «физиократы хотя бы никому не причиняли вреда».
Как бы то ни было, но извлечь какую-то пользу из их учения также никому не удалось. Несмотря на отдельные успешные результаты конкретных физиократов во власти, они не смогли воплотить в жизнь свои идеи. Более того, во Франции, о судьбе которой они так заботились, ещё глубже обострились проблемы как с сельским хозяйством, так и экономикой вообще. Что и привело в конечном итоге к кровавым революционным потрясениям. Вскоре промышленная революция продемонстрировала фантастический рост производительности труда и всерьёз воспринимать сельское хозяйство как не то что единственный, но даже особенно важный источник богатства, уже не мог никто. Идеи первых людей, назвавших себя экономистами, стали любопытны только историкам, специализирующимся на эпохе.
Актуальность через 250 лет
Или нет? Есть некоторые основания полагать, что в теориях и рассуждениях физиократов было здравое зерно. Принцип максимально свободного рынка воспрянул в 20 веке благодаря эффекту от не самых удачных попыток внедрить адмистративно-командную экономику, которая контролирует буквально всё. Laissez-faire воспели экономисты австрийской школы, а вслед за ними и современные либертарианцы; идея «просвещённого абсолютизма» как меньшего зла нашла созвучие в современных диктатурах развития вроде Сингапура.
И даже вопрос с сельским хозяйством не так уж однозначен как кажется. Долгое время этот сектор считался сугубо третьестепенным, поскольку цены на продовольствие падали десятилетиями. Немногие страны могли похвастать тем, что их богатство происходит из аграрной сферы. Но прямо сейчас мы видим колоссальную продуктовую инфляцию: за последний год цены на разные виды продовольствия подскочили на 50-100%, у отдельных наименований и на 200%. Всего 10 лет назад «Арабская весна» началась (по одной из версий) из-за засухи и неурожая в нескольких странах мира, включая Россию, после чего были введены ограничения на экспорт — и это ударило по импортирующим продовольствие странам Ближнего Востока, запустив там маховик волнений. Рост населения, сокращение сельскохозяйственных угодий, ситуация с продовольственной безопасностью также заставляют задуматься о том, что уделяя такое внимание аграрным проблемам, физиократы зрили в корень. И хотя многое из наследия банально устарело, идеи les economistes по-прежнему могут вдохновлять современников на поиск истины.